новости телевидения

С 14 мая, с понедельника по четверг, в 22:55 на телеканале "Россия - Культура" – премьера авторской программы Вениамина Смехова "Золотой век Таганки", в котором знаменитый актер вспоминает восемь спектаклей прославленного театра, ставших событием в театральном мире.

Авторская программа Вениамина Смехова "Золотой век Таганки" посвящена восьми знаковым постановкам Юрия Любимова, которые вошли в антологию театральных открытий ХХ века и стали легендами мирового театра – "Добрый человек из Сезуана", "Павшие и живые", "Жизнь Галилея", "Послушайте!", "Пугачёв", "Гамлет", "Мастер и Маргарита", "Дом на набережной". Это своего рода летопись, "взгляд изнутри", уникальное повествование Вениамина Смехова, стоявшего у истоков театра, который как никто другой знает, как Таганка стала местом паломничества настоящих театралов. Каждая программа – это не просто рассказ о спектакле, но и воспоминания о событиях, предшествовавших и последовавших за премьерой, о людях, благодаря или вопреки которым он состоялся, и, конечно же, об актёрских судьбах – Владимира Высоцкого, Зинаиды Славиной, Валерия Золотухина, Бориса Хмельницкого, Аллы Демидовой, Леонида Филатова. Речь пойдёт и о других "действующих лицах" истории Таганки – поэтах, композиторах, сценографах, писателях.

"Золотой век Таганки" – это чистый воздух необыкновенного искусства театра, – говорит Вениамин Смехов. – Это Любимов, который создал театр. Это актёры, которых он очень любил, и которые обожали его. Это восемь спектаклей, и судьбы, и голоса актёров. Это счастливое время нашей молодости – прекрасное детство Таганки. Эта программа – подарок и для меня, и для зрителей".

К "золотому веку" Таганки Смехов относит, прежде всего, первые шесть спектаклей театра: "Добрый человек из Сезуана" (1964), "Павшие и живые" (1965), "Жизнь Галилея" (1966), "Послушайте!" и "Пугачёв" (1967), "Гамлет" (1971). Следующими легендарными спектаклями он называет "Мастера и Маргариту" (1977) и "Дом на набережной" (1980). Делая акцент на этих постановках, Смехов касается и других ярких работ Любимова, упрочивших славу театра, таких как "Десять дней, которые потрясли мир", "Антимиры", "А зори здесь тихие", "Борис Годунов".

Именно в эти годы, по мнению Смехова, любимовская Таганка совершила необычный для театра поворот – поворот к поэтическому слову. Необыкновенное чутьё Любимова к ритмическому закону композиции, подтекст, магия сквозного действия, умение с первой секунды до финала держать зал – всё это позволило создать спектакли, ставшие событиями в театральном мире. Кроме того, Таганке всегда было свойственно ощущение "команды". Каждый актёр, звуковик, рабочий сцены чувствовал себя "в главной роли". Любимов пропитывал воздух театра духом художественного братства.

Старт "золотого века" Таганки был уникальным. Режиссёр-педагог Юрий Любимов со своими студентами из театрального училища им. Б. В. Щукина поставили дипломный спектакль "Добрый человек из Сезуана" Бертольда Брехта и сразу попали на звёздный Олимп мирового театрального пространства. Эта постановка поразила и ошеломила зрителей, такого в театре ещё не было. "Любимов утверждал крамольную для соцреализма мысль: форма – это и есть искусство, – рассказывает Смехов. – То есть я играю в диалоге с партнёром, воздействую на него, и верой в правду обстоятельств убеждаю зрителей, и вдруг я бросаю партнёра и роль, выхожу из образа и обращаюсь к зрительному залу. Каждая роль игралась так, как будто этот персонаж пришёл с улицы. Это было новое слово в театре".

Поэтическое представление "Павшие и живые", основанное на лучших военных стихах, было посвящено поэтам и писателям, участвовавшим в войне. Одни из них (Михаил Кульчицкий, Павел Коган, Николай Майоров, Всеволод Багрицкий) погибли совсем молодыми, другие (Давид Самойлов, Семён Гудзенко, Константин Симонов, Ольга Берггольц) дожили до Победы, но на их творчестве навсегда осталась печать военных лет. В этом спектакле Любимов реабилитировал не только поэтов, которых до 1960-х годов не хотели издавать, но и возродил эстетику русского авангарда, и продолжал развивать её в следующих постановках. "Молодых поэтов, погибших в суровых буднях войны, до 60-х годов вообще не хотели помнить и печатать, – рассказывает Вениамин Смехов. – Нам не надо было ничего домысливать и играть: наших родных тоже разделила война на павших и живых. И в зале сидели – или такие, как мы сами, или наши отцы и братья. Война еще оставалась современностью…"

Постановка "Жизнь Галилея" была вторым обращением Юрия Любимова к драматургии Бертольда Брехта "Вольнодумство великого Галилея – идейный стержень спектакля, – говорит Смехов. – Ревнителей идеологии удивила бы страсть, которой подзаряжал нас Любимов на каждой репетиции: любовь и сострадание к простому человеку нашей родины. Наверное, хотели бы запретить эту пьесу чиновники за целую россыпь ассоциаций: судьбы Ван-Гога, Баха, Ерофеева, Высоцкого, Бродского… Хотела бы, да не могла цензура запретить пьесу классика Брехта, гражданина ГДР. Его текст звучал так яростно и так молодо, по выражению Любимова, "никак не про чужого дядю-ученого, а про то, что творится у нас за окном"…

Композиция "Послушайте!" по биографии и стихам Владимира Маяковского стала удачей и подвигом Юрия Любимова и всех, кто участвовал в создании этой постановки. Она одинаково сильно, эмоционально и интеллектуально действовала и на рядовых зрителей, и на элитарных. Виктор Шкловский писал: "Я благодарен вам, что я весь вечер с вами читал Маяковского". Алексей Арбузов говорил, что его этот спектакль потряс, "это одно из самых лучших представлений в моей жизни". Николай Эрдман назвал его "лучшим венком на могиле Маяковского", а Лев Кассиль – "вторым пришествием Маяковского".

Одним из сильнейших спектаклей Таганки Смехов называет драматическую поэму "Пугачёв": "В этой могучей поэме Есенина что ни строфа – то метафора. Здесь всё было заново, такого театра я никогда не знал, меня лихорадило от восторга и от гордости тоже, какая россыпь красок на нашей маленькой сцене – трудно вообразить".

"Гамлет" переписал заново легенду о самом знаменитом герое Шекспира. Принято считать, что о Гамлете образованные люди знают всё. После премьеры многие говорили, что успех Высоцкого – это успех популярнейшего барда, а не принца Датского. "Гамлет Высоцкого удивил остротой мысли до ожога, оголённостью нервов до кошмара, саркастическим юмором до самоистязания, и всё это при идеальном прочтении стихотворной музыки Шекспира", – утверждает Смехов.

С постановкой романа Булгакова "Мастер и Маргарита" связана поистине мистическая история. Любимов не раз обращался с просьбой дать добро на постановку и ему всё время отказывали. Лишь с третьего раза он добился разрешения, правда, власти сразу сказали, что денег не дадут. "Это была какая-то совершенно "воландовская" история, как будто бы сам Воланд распорядился, чтобы в театре на Таганке вышла премьера "Мастера и Маргариты", – рассказывает Смехов. – И вот в застойной ежедневности Москвы родилось не идеальное, но желанное, успехом оглушённое театральное воплощение романа Булгакова, первое в мире его сценическое прочтение. Причём, как никогда раньше, спектакль вышел без единого замечания, без обычных идеологических придирок, переделок, перепоказов, но и без единой копейки из бюджета".

"Мастер и Маргарита" и "Дом на набережной" – блестящие инсценировки прозаических произведений в театре, стали одними из последних в списке спектаклей-событий. В "Доме на набережной" Любимов невероятным образом доказал правомерность в искусстве "категории безнадёжности", художественно показав безнадёжность человеческого бытия перед лицом машины страха… "Весной 1980 года после премьеры "Дома на набережной" я пришёл в театр на Малой Бронной на спектакль Анатолия Эфроса, – вспоминает Смехов. – Анатолий Васильевич, буквально тряся меня за лацканы пиджака, сказал: "Ты играешь "Дом на набережной" и не понимаешь, да и никто из вас не понимает, что сделал Юра (Любимов). Чтобы в наше время на сцене происходило такое! Он и Давид (Боровский) – таких больше не осталось. Постановка "Дома на набережной" напрямую исполнила завет принца Гамлета: "Держать зеркало перед натурой, показывать доблести её истинное лицо, и её истинное лицо низости, и каждому веку истории её неприкрашенный облик".